Впечатления от первой поездки в Перу в феврале 2010 года. Церемонии с шаманом племени шипибо Марсуалем, рядом с Пукальпой.
«… И становится понятно, что не нужно дверей, чтобы выйти за пределы клетки, просто надо ВСПОМНИТЬ, что ее не существует, что это тоже сон, только привычный. И приходит Зов Духа…»
Лео Пинонсой
Еще очень свежи впечатления от последней церемонии, переживание и воплощение в состояния различных животных. Поэтому очень уместным оказалось сегодня посещение зоопарка. Конечно, животные в неволе – это не совсем то же самое, что на свободе, но зато есть реальная возможность проникнуться энергетикой ягуара или анаконды в безопасной и комфортной обстановке. А вот на воле неизвестно кто и кем бы проникся.
Созерцаю желто-зеленый клубок анаконд. Он плавно и очень медленно перемещается, в телах змей что-то перекатывается. Завораживающее и гипнотическое действие. Приходят воспоминания, когда в моем теле так же струился клубок змей, неумолимо разглаживая и выпрямляя все зажимы и блоки. Вспоминаю, что такие грязно-желто-зеленые цвета приходили в моменты переживания негативных состояний. На прошлой церемонии, в те моменты, когда во мне накапливалась и начинала выходить из тела энергетическая грязь, я помогал себе дыханием. Я выдыхал нечто желто-зеленых или серо-желтых цветов изо рта, из тех мест, где концентрировалась боль, и вообще со всей поверхности кокона. А перед моим внутренним взором предстало светящееся желтоватое облако, цвета брюха анаконды, повисшее под потолком комнаты. Это – та самая Марири, к которой так часто взывают в икарос целители. Эта вселенская слизь везде и нигде, ее можно сконцентрировать мысленно, а в силе аяваски и увидеть. И лучший способ высвободить из себя негативную энергию – это дыхание. Во время церемоний, при помощи курандерос, дыхание, усиленное магическими свойствами табака «мапачо», высвобождает и доносит болезнь до Марири. Ну а уж если не получается, если сильно привязался к своей болячке, тогда приходится выблевывать ее. Подобно первичной протоплазме, Марири готова принять в себя любую энергию, будь то болезнь, негативное переживание, или сущность-паразит. Принять и растворить, ведь все – суть энергия. Эта концепция курандерос Амазонии стала и для меня вполне реальной.
А вот перед нами ягуар. Сконцентрированная мощь, яростная, первобытная сила. Он движется по пространству клетки без остановок, почти не огладываясь на нас, хотя и осознавая наше присутствие. Достаточно приблизить объектив фотоаппарата к клетке, как он мгновенно реагирует и бросается. Стало интересно, а можно ли установить с ним контакт? Я вспоминаю свое состояние ягуара, пережитое на прошлой церемонии. Какие-то особые ощущения проходят по позвоночнику к макушке и расходятся по рукам к ладоням. Я весь вошел в особое состояние уверенности и спокойствия. Мысли ушли. И тут ягуар остановился, вскочил на пьедестал и оказался своей мордой на уровне моего лица. Между нами – метра полтора. И случился контакт, глаза в глаза. Чудовищный напор силы, сравнимый с водопадом, шел от его взгляда. Меня хватило буквально на несколько секунд, а потом во мне всколыхнулось человеческое, пошли мысли, и я отвел взгляд. Но в те несколько мгновений я почувствовал контакт всем своим телом. Вот как соединяются и общаются с животными! Через осознание его сущности, приятие, и остановку внутреннего диалога.
От пумы, или как его здесь называют, горного льва, исходит совсем другое ощущение. Пума подобна сфинксу, и в ее взоре отрешенность и вечность. Ничто не смущает этот взгляд. Я смотрел в ее глаза долго, и оттуда веяло холодным и живым ветром бесконечности. По-другому, чем от ягуара, нет того бешеного напора, но также тяжело оставаться под этим безжалостным взглядом.
После вчерашней церемонии я получил в подарок своих животных силы и, как показал день сегодняшний, научился хоть немного соединяться в своем восприятии с ними в этом мире. А вот как дело обстоит с людьми? Кто мы такие, кто я такой? Какая задача у меня в этом мире, в этой реальности? Какая возможна реализация, и каково предназначение меня как светящегося существа? Новые вопросы встают перед следующими церемониями.
Мы добрались на машине до поселения шипибо, в пригороде Пукальпы, километрах в 25-ти от города. Нас встретил сам дон Марселло. Неопределенного возраста, вероятно, лет шестидесяти. С одной стороны – крепкое тело и сильное лицо, с другой – весь он какой-то не здесь, то ли слегка растерянный, то ли неуверен, полностью ли он в этой реальности. Он идет, осторожно ступая, слегка ощупывая землю перед собой, будто сомневается, а не провалится ли его нога сквозь нее. С другой стороны, во всех его движениях сквозит удивительная отточенность и выверенность. Как если бы каждый жест мог стать последним, здесь, в этой реальности, перед исчезновением в иное. И разговаривает он неторопливо, обстоятельно при этом отвечая на вопросы.
Выяснилось, что аяваски почти нет, всего четверть литра. А новая еще не готова. Все-таки, я до сих пор отношусь к ней как к химическому веществу, не до конца доверяю ее силе, примеряя на себя ее количество. Правда, дон Марселло тщательно концентрировался, несколько раз вдувал табачную струю и что-то шептал в стаканчик каждый раз, прежде чем передать его участнику. С нами сегодня еще будет ученик шамана, по возрасту не намного его моложе.
Ну что есть, то есть – и выпиваю один глоток. Так или иначе, я постарался успокоить ум и настроиться на сдвиг восприятия. Пусть сила аяваски вместе с намерением шамана ведут меня. И стало получаться. Сначала передо мной промелькнула русалка, а через некоторое время темнота стала окрашиваться в узоры. Они были другие, чем на церемониях Бенхамина, подобны цветным концентрическим кругам. Стало неметь тело. В узорах появилась глубина, и они синхронизировались с песней Марселло. Включился второй шаман. Вокруг и сквозь меня потекла энергия оранжево-персиковых тонов, с проблесками розового. Что-то зашевелилось под подбородком и стало проявляться, напоминая зоб. Справа, со стороны шаманов, у уха появился шепот-стрекотание. Я попросил у аяваски точности и сонастройки, пытаясь понять, что мне хочет сказать этот стрекот. Но вместо настройки, произошла какая-то сбивка. Стрекот усиливался, переходя в гудение. В цвете энергии стали проявляться раздражающие, непонятно почему, оранжевые всплески. Стали всплывать беспокойные мысли о том, что все-таки мне не хватило аяваски. Возникло ощущение, что я пытаюсь влезть в одежду, слишком маленькую мне по размерам. Засуну туда голову – пошли узоры, да тело снаружи. Уйду телом, тогда голова снаружи, и мысли беспокойно кружат. Стрекот и жужжание принимают совсем уж грандиозные формы, переходя иногда в грохот и визг. Любой шум, шорох шагов, падение бутыли с водой у соседа или хлопок двери доставляют раздражение, граничащее с болью. Словно с меня содрали шкуру, обнажив нервы, и бесцеремонно цепляют и дергают за них. Плавное течение энергии переросло в пульсацию, иногда доходящую до эффекта стробоскопа. Закрытые глаза мне совсем не помогают. Будто мой центр восприятия колеблется с возрастающей скоростью, и так и не может сдвинуться вглубь, удерживаемый моим эго. Не хватает сил и спокойствия отрешиться от себя, унять бешеную скачку. И не хватает смелости отдаться такому странному процессу восприятия. Все силы уходят на борьбу непонятно с чем.
Постепенно глубина восприятия стирается, уступая место все усиливающемуся раздражению и разочарованию. Церемония заканчивается, и я чувствую себя как после бешеной скачки в разбитом тарантасе. С трудом пробормотав слова прощания, выхожу на свежий воздух. Вот такой непонятный и неприятный опыт. Смотреть ни на кого не хочется, а тем более общаться. Все внутри меня нахохлилось и встало на дыбы, как у воробья, чудом спасшегося из центрифуги стиральной машины. И только по приезду в отель постепенно чувства улеглись, звуки приобрели приемлемую громкость, а мизантропия уменьшилась до терпимых размеров.
***
Удивительно, насколько прочно и нерушимо мое эго! Если ему не дали хорошего пинка, оно стоит на своем и не уступает контроль. Страх его потерять не позволяет отдаться происходящему, впустить энергию внутрь себя. Страх раскрыться, стать больше, чем мелкие и нелепые представления о себе, не позволяет полететь навстречу новому. Такая непрошибаемая оболочка, конечно, очень удобна, она «надежно» защищает от любого неизвестного, тем самым лишая меня возможности восприятия нового, необычного. Как же усмирить его? А может надо перестать бороться с самим собой? Пусть борется эго, пусть защищается, я ведь больше, чем просто набор представлений о себе и о мире. Возможно, надо отрешиться от этой борьбы – пусть себе происходит. Рано или поздно эго устанет, если его не подпитывать своей вовлеченностью в борьбу, и уступит место необычному. Пусть в первый раз что-то не сложилось и не настроилось во мне на волну нового шамана. Возможно, в другой раз будет совсем иначе…
Неплохо бы поспать днем перед вечерней церемонией. Делать особо нечего, снаружи ливень, сезон дождей таки начался. Проснувшись, решил не вскакивать, как обычно, – делать-то нечего. Вот именно, позволяю себе оставаться расслабленным, в полудреме, ничего не делать и не думать. Просто сконцентрировал внимание чуть выше макушки, и позволил случиться всему, что придет или не придет. Спокойная отрешенность, сопровождаемая тихим дыханием и наблюдением. По периферии внутреннего взора стало растекаться желтоватое свечение. Я просто лежал. А затем вспомнил, как в детстве часто любил ложиться на тахту в своей комнате и вот так лежать, позволяя грезам приходить ко мне. Я не знал, как это назвать, и говорил: «Пойду полежу, подумаю». У меня была отдельная комната, и когда я там лежал и «думал», никто не заходил. Я очень любил предаваться этому занятию. Вот, оказывается, я совсем забыл то состояние покоя, в котором тогда пребывал. Я лежал в комнате отеля, и без особых на то усилий вспоминал обстановку моей детской, ее запахи и цвета.
Мне пришел образ. Я гребу, стоя в пироге, в ночи, по тихой воде. Тишина теплой ночи ничем не нарушается, кроме тихого плеска заводи. В ней отражаются звезды. А на носу лодки – передо мной – лежит юноша. И это мой брат. Я люблю его больше жизни. Или как саму жизнь. И испытывал счастье и полноту от того, что мы вместе. Его мысли были моими мыслями, его радости и стремления – моими. Ничто не может нас разлучить.
Я очнулся. Казалось, прошло несколько мгновений, но пережитое было настолько полным и реальным! Видение возникло так внезапно, подобно порыву ветра. И так же внезапно исчезло. Я побывал в чужой, или в своей, но «другой» жизни. И без приема аяваски. Говорят, что ее эффект накапливается в теле. Я встал счастливым и расслабленным. Воспоминания продолжали приходить ко мне. Я вспомнил, как любил в детстве свою сестру. Беззаветно, не ожидая ничего взамен. Не помню, как и когда я потерял это чувство. Но частично любовь к ней вернулась ко мне, и согревает меня. В этом замечательном настроении я поехал на церемонию.
Ливень уже утих, но за городом весьма заметны его следы. Все подходы к молоке дона Марсело покрыты водой, но она осталась на небольшом островке суши. Сегодня нас будет защищать и поддерживать двойное кольцо – стихия воды и расписные стены самой молоки.
К сегодняшней церемонии дон Марсело приготовил новую аяваску. Я готов к глубокому опыту и принял полный стаканчик. Шаман уснул, только его храп и специфический посвист нарушают ночную тишину. Начинают приходить видения, а он и не думает просыпаться и петь икарос. Что ж, придется работать самому… Сила аяваски все больше и больше давит на тело и ум, извне и изнутри приходят мощные вибрации. Шаман затянул свою песню. Что-то внутри меня разворачивается и сворачивается обратно как голограмма. Вот опять, как в прошлый раз, начинаю слышать то ли стрекот, то ли жужжание, все усиливающееся и переходящее в гул. Оно назойливо звучит возле левого уха. Пытаюсь настроиться и понять, что оно мне говорит. Это похоже на запись голоса, проигрывающуюся на большой скорости. Постепенно настраиваюсь на эту скорость, – «Да это же голос, и он что-то хочет мне сказать», – понимаю я. Голос терпеливо повторяет одно и то же много раз, заглушаемый ревом несущегося на меня потока энергии. Эта энергия готова сплющить мое тело, и мне ясно, что очень важно понять то, что мне говорится. «Переведи внимание с тела на энерготело», – постепенно, слово за словом, доходит до меня смысл произносимого. И не успел я подумать о том, чтобы это значило и кто это мне все говорит, раз, и я уже вне тела. Все оказалось так просто. Тела нет, а есть осознание себя многомерной структурой, которая перестраивается в зависимости от оказываемого на него давления силы. Это похоже на разворачивание изнутри наружу некоей голограммы, которая и есть я. Нет боли, потому что больше нет тела. Нет страха, потому что нет ума, который боится. Есть созерцательное я и мое текучее светящееся тело.
Иногда сознание возвращается обратно в тело, когда что-то затекло. Но достаточно поменять позицию и вспомнить, как переключить внимание, и я уже снова вне тела. Такое переключение внимания происходит с каждым разом легче и быстрее. И приходит понимание, что я вижу! Я вижу энергию, она течет повсюду. И это не картинка, не узор. Я воспринимаю ее поток всей своей голографической сущностью, понимая все сразу. Вот что подразумевалось под позицией безмолвного знания. Только это скорее не позиция, а определенная конфигурация меня-голограммы, и определенное состояние внимания. Только в таком виде можно без ущерба для себя воспринимать чудовищный напор линий-лучей. Это необъяснимо, у них вроде бы нет цвета и формы, но я ясно воспринимаю их бесконечную протяженность и огромное давление. Оно усиливается, стоит лишь чуть больше заострить на них внимание. И тогда эманации начинают сиять золотом, сопровождаемые беззвучным ревом. Может быть, они что-то мне говорят, но нет возможности понять их. Они исходят от бесконечно удаленного источника. Что-то подобное золотисто-белым штрихам на фоне абсолютной черноты. Этот источник эманаций, с одной стороны, безмерно далеко, в центре всего сущего, а с другой – внутри меня. Он везде и нигде. От него исходит давление чудовищной силы, готовое откинуть прочь и расплющить, но в тоже время, он притягивает, как магнит. Я воспринимаю его всем телом и в тоже время глазами: внутренней частью глаз, обращенных внутрь черепа и направленных к макушке.
Во мне растет понимание и изумление, – «Я же видел его всегда!». Под подбородком и челюстями явственно образовалось подобие зоба, протянувшееся вдоль кадыка до яремной ямки. Это навигационный прибор, помогающий двигаться и ориентироваться в океане бесконечности. Макушка и затылок вытянулись вверх и назад, а область «третьего» глаза вытянулась вместе с носом вперед, наподобие клюва. Ног и рук нет, все тело подобно литому веретену, заостренному к копчику. Мое энергетическое тело воспринимается в виде ладьи или птицы со сложенными крыльями, устремленной своей грудью вперед. Я отстраненно фиксирую свою конфигурацию, при этом все основное внимание сфокусировано спереди этой ладьи, подобно резной фигуре на носу корабля.
Я осознал, что мое предназначение – это созерцать бесконечность, сущее, Источник всего живого и его эманации. Я это знал и умел всегда, в разные времена и в разных жизнях. И какая-то часть меня ждала, когда я начну вспоминать эту способность и снова ее осваивать. «Я вижу, вижу!», – кричало и ликовало все во мне, а с другой стороны, я был абсолютно бесстрастен и сосредоточен. Я – капитан этого корабля, или, может быть, вперед смотрящий в океане бесконечности. И я направлял себя-ладью вглубь, к центру всего, наперекор потоку эманаций, который с ревом и невообразимым давлением обрушивался на меня. Выдержать его можно только отказавшись от любых концепций. Всякая мысль, которая появлялась, мгновенно сгорала и таяла под напором этого потока. Меня тянул к себе Источник, к которому можно плыть-лететь бесконечно долго. Видеть его и больно, и трудно, но отвернуться некуда, да и нет желания. Ветер нагваля выдавливает из уголков моих, не знаю открытых или закрытых глаз, слезы, и они пахнут аяваской…
Из глубины вселенной и бесконечности прошлого до меня доходит импульс в форме капли света. Это – кусочек знания, послание, которое передается из прошлого в будущее, в безвременье и в безначалье протянувшись нитью, и находящее своих проводников. Сейчас такой проводник – я. Капсула света не раскрылась во мне, и я ничего не понял, только осознал, что держать в себе его не должен, и просто передал его дальше. Не знаю куда, и кому. Все это выглядело достаточно бездушно и механистично, и напомнило мне чипы, передающие биты информации в процессоре компьютера. Тогда мне пришло, что неплохо бы поделиться этой капелькой света еще с кем-нибудь. Ну, я взял, и «спамом» разослал эту посылку всем, кого в тот момент вспомнил. Громов небесных и наказаний за самоуправство не последовало, ну и хорошо…
– Кто я такой, зачем я здесь? – появилась и сгорела мысль.
– Я на церемонии аяваски в Перу, – пришел и рассыпался в прах ответ.
– Что такое аяваска? Где это и что это – Перу?
– И кто такой я? – и этот вопрос унесло ураганом.
Древняя и отрешенная часть меня при этом совершенно не беспокоилась вопросами и ответами. Она помнила себя всегда, и была сосредоточена на навигации и стремлении плыть к Источнику. И я понимал, что стремиться к нему можно бесконечно долго, но нет возможности приблизиться настолько, чтобы попытаться осознать его и слиться с ним. Для этого надо сдаться, отдаться шторму, и мертвыми обломками обрушиться в него, и быть поглощенным. Но вряд ли я тогда смогу что-то осознать. Хотя, кто знает, может это и есть единственный способ. Но что-то в самой глубине меня, твердое и текучее как ртуть, знало, что не будет сдаваться, а будет плыть навстречу к недостижимому маяку, пусть так никогда к нему и не приблизившись. Единственное, что могло поддержать меня – это ритмичное дыхание. Оно было совершенно отдельно от меня, и при этом было тем самым якорем, который удерживал мое тело и сознание, и не позволял сорваться в пропасть. Сама по себе, через все поры, рот, нос, глаза, в меня входила и выходила «моя» энергия, поддерживая на плаву и в ясности. Этот ритм дыхания был единственной стабильной и неизменной частью, островком в непрерывно меняющемся водовороте энергий. И в соответствии с давлением этих энергий что-то перестраивается во мне. Уходят и разглаживаются зажимы и блоки, теряют смысл старые обиды и раны, едва выйдя на поверхность. Этот глубинный перепросмотр, крупными пластами, без деталей и картинок, структурно меняет и обновляет меня.
Со временем, когда понятия «время», «я», «тело», вновь стали приобретать смысл, дыхание стало мягко и плавно возвращать меня в эту реальность. Точнее, в эту тень, отбрасываемую от источника реального. Правда, не понятно, что отбрасывает эту самую тень. Тихим шелестом, словно свежий ветерок, приходят рубаи Омара Хайяма, не принося ответа:
Внутри и вне, вверху, внизу, вокруг –
Театр теней, нет ничего другого;
Волшебный Ящик, Солнце – в нем свеча,
А мы лишь призраки бесплотные на стенках.
Но меня не беспокоят вопросы, все во мне наполняется спокойствием и радостью. Я не только видел, но и смог не забыть этого. Какая-то сердцевина внутри меня хорошо помнила многое из того, что было.
***
Все труднее находить в себе какие-нибудь желания. Я помню, как в начале поездки жалко было оставаться в доме, хотелось увидеть как можно больше мест. Теперь же, внутреннее спокойствие, прочно закрепившееся в сознании, позволяло просто созерцать и принимать то, что происходит вокруг. Простые вещи: прием пищи, сочные фрукты, купание в бассейне – вполне удовлетворяют нас. Но все-таки, вечером мы едем на уже полюбившееся нам озеро Ярина Коче. Оно находится в городской черте и представляет собой лагуну, образованную излучиной реки Укаяли. Там самая вкусная рыба в городе, в ресторанчиках, повсюду раскиданных по берегам озера.
Приятно сидеть в тени, ожидать, пока подадут еду, и наблюдать жизнь индейцев на реке. Чувство нереальности происходящего, непричастности к проблемам быта местных жителей, очень остро осознается. Забравшись в кинозал собственного тела, я смотрю на окружающий мир сквозь окна глаз, как на стереоэкран.
А после обеда можно сплавать на лодке по озеру и наблюдать жизнь сельвы. Сегодня нам удалось повидать ленивца на воле. Его очень трудно заметить в кроне деревьев. Костя рассказал нам случай, когда проводник тщетно пытался указать группе ленивца, спрятавшегося в листве. Отчаявшись, он спрыгнул с лодки в реку, подплыл к дереву и стал его нещадно трясти, пока ленивец не шлепнулся в воду. Схватив его за шкирку, индеец гордо продемонстрировал его изумленной публике. Сегодня, к счастью проводника, и, к моему сожалению (неплохо было бы посмотреть на такое шоу), мы его смогли разглядеть.
Ленивец плавно перемещался от ветки к ветке. Вроде бы не шевелится, но если присмотреться, он очень медленно движется, словно перетекая с одного места на другое.
Его движения напоминают некоторые телесные состояния, переживаемые в церемониях, когда тело с одной стороны неподвижно, а с другой стороны струится в пространстве вместе с наполняющими его энергиями.
Когда же над озером сгущаются сумерки, есть возможность в очередной раз созерцать восхитительный закат.
Сегодня суббота, и спокойствие ночи нарушается гулкими звуками дискотеки в деревне. Сила аяваски уже через пятнадцать минут начала проявляться в виде мощных вибраций, проходящих по телу. Пришли узоры в традиции шипибо, разливаясь красным и зеленым цветом на черном фоне. Слух обострился, и постепенно мое внимание захватывается звуками дискотеки. Ритм ударных пульсирует в области пупка, ощутимо дергая за центр воли. Пытаюсь сфокусировать внимание на чем-то другом и не нахожу ничего подходящего. Шаман молчит, слышно лишь мерное похрапывание и накрывающее меня с головой ритмичное бумц-бумц. Я борюсь с этим дискотечным ритмом, во мне растет напряжение и сопротивление. Так проявилась основная тема, которая прошла через всю церемонию, – борьба.
Жду, внутренним голосом прошу дона Марсело начать свою песню и изгнать из этого пространства назойливые и противоестественные звуки. Мое сознание разделилось: вся моя правая половина захвачена ритмом дискотеки, а левая остается в покое и ждет начала икарос. Вот наконец-то началась песня! За ней пришли в мое пространство звуки леса: крики птиц, стрекот цикад, шум листвы. Звуки сельвы и города втекали в меня справа и слева, находя во мне арену для битвы друг с другом. И со временем, джунгли растворили в себе чужеродные ритмы, принося облегчение и покой. Пошел дождь, принося за собой картины реки, уносящей в своем потоке весь городской мусор и грязь.
Справа пришла картинка с черными кобрами, угрожающе раскачивающимися на светящемся фоне. «Аяваска предлагает мне работу с моими детскими страхами», – подумал я. Нет, не хочу туда идти. Хочу освободиться от себя, от своего тела, вновь умереть, и, возродившись, полететь свободным. Вместо этого я ощутил себя тряпичной куклой на прилавке в магазине. Смутные, неясные образы людей, идущих мимо меня, никчемного и никому не нужного. Нет, это мне тоже не нравится, не находит отклика. Хочу путешествие в иные миры. Но что-то не получается, не удается сегодня окунуться в абстрактное и полететь. Все как-то замедленно и вяло. Шаман занят лечением одной из участниц, и я чувствую свою сопричастность к этому. Не знаю каким образом, но я чувствую себя весьма задействованным в этом процессе. А с другой стороны, что-то во мне не соглашается с таким положением дел. Только соглашусь, что надо участвовать, быть внутри малоки вместе со всеми, как другая часть меня, помня чудесный и глубокий опыт прошлой церемонии, стремится уйти отсюда, вырваться на свободу.
Я отдаюсь вибрациям, проходящим сквозь меня, стараясь вспомнить способ, с помощью которого можно голографически развернуться и выйти из тела. Только вспоминаю, как это надо делать, как иная волна вибрации приходит извне, и возвращает меня обратно внутрь малоки. Я чувствую, как от шамана сквозь мою левую ногу, прямо к пупку, протянулся мощный канат. Стоит ему завибрировать, как энергичное встряхивание волной передается по канату внутрь меня, и возвращает меня в исходное состояние. И так не один раз.
Чувствую, как во мне поднимается сопротивление и ярость. Багровым пламенем она разливается от копчика к сердцу и уже готова затопить меня всего. Я ощущаю в себе огромную силу, желание полностью отдаться своей ярости, и порвать связывающие меня путы. Но очередное потряхивание успокаивает меня. «Ты же человек, и должен контролировать себя», – приходят мне слова. И алый огонь стихает и оседает в глубине меня.
Приходящие образы и всевозможные чувственно-звуковые ощущения странно искажаются. Будто они отражаются в щите линзообразной формы, занимающем всю мою переднюю часть кокона. Я стремился в него войти, но он мягко выталкивал меня обратно, вынуждая быть зрителем, а не активным участником. При этом восприятие окружающих меня звуков и объемов в этой реальности, наоборот обострилось. Что-то во мне вытянулось от носа, подобно мордочке лисенка, ощетинилось усами и жадно впитывает богатство оттенков звуков, запахов и объемов. Я действительно мог осязать своими усиками, поводя новоприобретенным носом из стороны в сторону, размеры и плотность окружающих меня объектов.
Возникла резкая боль в печени, распространяясь на область почек, она захватила всю область поясницы. А затем, ритмично пульсируя, стала выходить в сторону курандеро. И до меня, неблагодарного, дошла очередь в исцелении. Тело гудит и вибрирует, заряженное силой и здоровьем. Моя борьба заканчивается, я остаюсь здесь, наполненный этим миром.
Да, сегодня не удалось уйти далеко в иные измерения. Но мир, окружающий меня здесь, видится так богато и живо! Даже по окончании церемонии, все вокруг воспринимается объемно и насыщенно. Выхожу на улицу, и все вокруг красиво переливается, будто подсвеченное призрачным туманом.
Опыт, который нам дается. Его невозможно повторить, как не войти в одну и ту же реку дважды. А я желал повторения прошлого опыта и не принимал то, что мне приходило. Как говорил Антонио Моралес из книг Альберто Вилольдо: «Ритуал не послужил мне, потому что я не служил ритуалу». Вместо намерения идти навстречу опыту, я отдался своим желаниям. Не всегда аяваска ведет глубоко и дает возможность через опыт смерти прийти к глубоким трансформациям. Иногда она предлагает проработать нечто, находящееся на поверхности, дабы очиститься и быть свободным.
…
На следующий день мы успеваем снова съездить на Ярина Коче. В этот раз нам довелось наблюдать жизнь цапель. Их сотни! Они под вечер возвращаются на противоположный берег озера и готовятся к ночевке в кронах деревьев.
Сегодня вечером предстоит еще одна дополнительная церемония. Дон Марселло не окончил свою работу по излечению некоторых участников, и назначил еще одну сессию. Здорово, было бы печально закончить серию церемоний на такой невзрачной ноте. Я вспоминаю, что с каждым из шаманов, взаимодействие происходило по законам синусоиды. Первая встреча проходила на высокой амплитуде, словно шаман давал толчок и сильную поддержку, только успевай воспринимать обилие информации. Вторая была намного спокойней, и на ней я сталкивался с проблемами своего эго. Работать предлагалось, вероятно, более самостоятельно, и шаман лишь поддерживал общее состояние. На этих, низких по амплитуде, церемониях, контроль моего эго и потакание своим желаниям и страхам в значительной степени уводили меня в сторону от насыщенного и богатого восприятия. Передо мной ставились вопросы и проблемы, которые я имел возможность разрешить на следующей церемонии. Последняя церемония заканчивала серию мощным аккордом. Курандерос щедро делились и силой, и знаниями. Они старались дать нам максимум, зарядить нас здоровьем и энергией на несколько месяцев, а может и лет, вперед. Надеюсь, что и в этот раз, аяваска и дон Марселло дадут мне шанс испытать красивый и глубокий опыт.
С самого начала церемонии мое сознание спокойно отслеживало этапы входа в измененное состояние. Сначала легкими волнами стали нарастать пульсация и жар в макушке и затылке. Затем появились перед внутренним взором пузырьки. Далее пауза, и легкие ощущения пропали. Через некоторое время наступила следующая волна, и вновь перед внутренним взором появились пузырьки, но уже с глубиной. Ритм дыхания учащается, как у бегуна или у зверя. Появляется и нарастает давление в области шеи и подбородка. Постепенно оно переходит в гул. Давление такое, что начинают трястись челюсти. Пропало ощущение всей нижней половины тела. Затем опять пауза. Пользуюсь ею, чтобы отпустить себя, расслабиться, унять страх в теле, который, несмотря на опыт нескольких церемоний, против моего желания овладевает телом. «Расслабься, дурашек, иди дальше», – говорю я себе.
И вот новый накат. Нет, это больше похоже на удар океанской волны. Она готова сплющить и скрутить все на своем пути. «Давай, давай, отдайся силе», – продолжаю уговаривать себя. И вот, сознание уже не способно удерживать образ тела. Оно голографически разворачивается и раздается в стороны. Центром трансформации является область груди и солнечного сплетения. В таком «разреженном» состоянии гораздо легче выдерживать натиск силы.
Волна давления спадает, и я снова оказываюсь в своем физическом теле. Опять пауза, передышка. «Ну, сейчас такое начнется!», – и со следующим накатом ныряю внутрь себя. Это особое ощущение – я как бы внутри своего тела, но в тоже время, причем в большей степени, вне него. Внимание раздваивается, и основной фокус его на энерготеле. Это подобно раскрытию цветка из области сердца во все стороны. В таком состоянии узоры, пульсирующие вокруг меня, приобретают цвета и глубину. Наконец шаман запел икарос. Песня дает силы и зовет дальше, глубже. Что-то меняется в фокусировке глаз, они, с одной стороны, собрались к переносице, с другой – смотрят прямо. Они перестают бегать и расслабленно смотрят на наплывающие образы, впитывая чувства и ощущения. Все лицо покрывается испариной аяваски.
Песня усиливается, и удивительные образы с еще большей силой накатывают на меня. Словно мои глаза плывут вперед, а я следую за ними. Тело наполняет счастье и радость, чувство полета захватывает меня. Энергии вокруг подобны океанским волнам, на гребне которых чудесно разворачиваются чувственные образы. Я их воспринимаю сразу всем своим существом, вбираю в себя, и вот новая волна выносит меня дальше, к новым картинам.
Мое внимание привлекает вибрация в области челюстей. Чувствую себя насекомым, у которого по бокам от желваков выросли крылья, как у стрекозы. Стрекот и жужжание разрастаются до грохота. Я уже переживал такое, нечего бояться, надо идти в это. Я вылупился! Я могу лететь. Куда? К кому? Слышу зов шамана, слышу зуд-вибрацию, исходящую от Валенсии. Понимаю, что и сам вибрирую и издаю гудение. «Какого черта я завис на месте! Чего я жду?! Иди вперед, лети», – подталкиваю я себя. И полетел, пока новая волна силы не растворила меня.
На очередном гребне, ощущаю себя уже ягуаром. Еще пока детенышем, но вокруг меня другие кошачьи. Вот сестра – Валенсия, а вот брат – Костя, а вон и еще другие. Волны радости и силы проходят сквозь меня. Мы играем вместе, перебираем лапами, кувыркаемся. Что-то еще раскрывается во мне и узнаю, точнее с удивлением вспоминаю, что я уже был в этих пространствах и энергиях. Я помню, как мы с Костей уже были здесь.
Новый накат вынес меня в очень красивый мир. На фоне розового неба высятся величественные сине-зеленые горы. Дальше, еще дальше.
Чувствую, как еще ускоряюсь. Понимаю, что во мне включаются новые участки ДНК, до этого спавшие. Появляется понимание: «Так вот где по-настоящему обитают мои друзья, братья и сестры, мои учителя!». Я встречаю их, и они весело зовут меня за собой, вперед к свободе. Я вспоминаю свои чувства и понимаю, что неведомо как и когда, уже бывал здесь. Я заново узнаю себя здесь в этих состояниях. Я понимаю, что многие люди, с которыми я встречался в обычной реальности, не случайны. Равно как и те, с которыми мне повезло оказаться в одной группе здесь, в Перу. Я вижу, как часто слова, произносимые в мире, подобны кодам, которые пытаются прорваться сквозь броню человеческой оболочки от одного светящегося существа к другому. Удивительно, оказывается, в этих фразах был совсем другой смысл, иное содержание. Не для моих ушей они предназначались, а для моего сущностного я. Вспоминаю, как сам, совершенно не понимая истинного смысла слов, произносил и доносил нечто важное другим. Маска, своевольная кукла, натянутая на совершенную оболочку, по глупости своей мнящая себя человеком! Я увидел, насколько же бессмысленны мои действия и мысли в обычной жизни. Да и не только мои – всех вокруг. Словно роботы, в своем автоматизме и глупости, мы стараемся максимально запутать и зажать свободные проявления своей сущности. И только вызывает восхищение, как все-таки наши настоящие я, закованные в клетку обусловленности обычного мира, умудряются проявляться, помогать и поддерживать друг друга.
Вдруг я попал в Миф, который абсолютно реален в этих волшебных мирах, и совершенно пуст и не имеет смысла в обычной реальности. Он кажется сказкой или фантазией. Я слышу Зов, брошенный мне из глубины веков моим братом. Нас так много связывало, мы были как одно целое, и в то же время очень разные. Я чувствую, как он тянет мне руку сквозь бездну времен и пространств. Почему мы не вместе? Что нас могло разлучить? Там, вместе с ним, – мой дом, мое счастье. Мы так многое знали и так многое могли. Различные реальности были доступны нам, и мы свободно путешествовали в них. Понимаю, что я миф, сущность, заброшенная сквозь времена и пространства в эту реальность, вынужденная раз за разом воплощаться в теле-клетке, совершенно не помня ни себя истинного, ни своего настоящего дома. Но почему, зачем, что же такое произошло? Что я забыл, какую суть? Какова причина? Я помню, что был в этом какой-то смысл, но я его забыл. Может, моя задача именно в воплощении здесь, в этих мирах? Нет ответов. Я только слышу звук удаляющегося Зова. Я не поспеваю за ним, что-то удерживает меня, и не удается ухватиться за него и следовать ему.
Последним откровением приходит понимание, почему я, и не только я, – мы были исторгнуты из мира свободы и счастья. Некоторые из нас в силу каких-то причин, мне сейчас не понятных, открыли доступ в наши реальности чему-то чуждому, инородному. Оно было полностью антагонистично нам. Любое столкновение с этим, Иным, любое противостояние, только увеличивает его силы и придает ему больше реальности и проявленности. И тогда, некоторые из нас решили вынести из наших миров Иное, полностью открыв себя ему. Мы стали подобны сосудам, закупорившим в себе нечто дремучее и злое. Словно зараженные, мы, человеческие существа, решили добровольно покинуть высокие состояния и снизили свои уровни осознания, унося с собой опасную заразу. Сместившись в низшие миры, забыв, кто мы есть, и, перерождаясь, из личности в личность, мы несем в глубине себя враждебную суть, подобно кувшинам с джиннами. Да, путь назад закрыт. Чтобы не поддаться соблазну возврата, и опасаясь, что наша воля не выдержит этой борьбы, мы отдали свой разум чужеродному. Это была ловушка для него, ведь иной разум не мог вернуться в наши миры, а уступить контроль нашей сущности – это вне его понимания. Опустившись в состояния, в которых мы ничего не помним и не можем, мы, тем самым, не даем возможности закупоренной в нас чужеродной форме жизни развиться и поглотить наш истинный мир. Так мы, во всяком случае, полагали. Переходя от воплощения к воплощению, либо разбросав части себя по параллельным жизням, мы должны постепенно, шаг за шагом, трансформировать чужеродный разум. В нашей прошлой жизни нам дано было так много, но контроль и отрешенность были, видимо, ни к чему. Зачем, ведь все, чего мы хотели, было открыто нам! Теперь же, только развив в себе безупречность и отрешенность, у нас появился бы шанс на возвращение. Трансформировав себя, переболев этой тяжелой болезнью, с новым иммунитетом, мы сможем вспомнить себя и вернуться. Но, похоже, мы проигрываем. Нечто чуждое проросло в нас, прочно поселилось в разуме и теле. Оно диктует нам, как жить, что думать, как воспринимать. Становится все сильнее и сильнее, и нет шансов. Или почти нет.
А может, я все это себе придумал? Возможно. Или, наоборот, это чужеродный разум, управляя моими мыслями, уговаривает и успокаивает меня: «Ничего не было, все это бред, слепая мечта о потерянном рае, плод распаленной фантазии, интерпретации в духе забористого фэнтези». Чем больше внимания обращаешь на это чуждое в себе, тем сильнее оно становится. А если его не замечать, то оно исподволь захватывает бразды правления, и не позволяет даже задуматься о собственной природе. Постепенно я начинаю терять внутреннюю правду и свободу. То, что еще совсем недавно имело для меня пронзительный смысл, в следующий миг становится плоским и пустым. Перед моим внутренним взором появляется некое подобие маятника. Он мельтешит, противно колеблется, создает вибрации, скрывающие то, что еще недавно мой взор видел так ясно. Маятник создает повторения, путаницу, все для того, чтобы увлечь внимание и заставить смотреть в него, заставить забыть. В этом мельтешении нет никакого смысла, оно произносит у меня в голове: «Черное – это черное, белое – это белое, белое – это черное, черное – это белое». Повторения волшебно уводят за собой, мутной завесой закрывая происходящее вовне. Образы и чувства тускнеют, и со временем они кажутся уже нереальными. Возникают мысли, оценка видимого и своего состояния, что еще больше отдаляет от реальности. Но как же тяжко! Ну хоть что-нибудь или кто-нибудь может мне сейчас помочь! Я в пустоте. Те, с кем я еще так недавно был вместе, их сущности, уносятся от меня прочь. Неодолимая сила, та же самая, которая несла меня на своем гребне вперед, тянет теперь меня назад.
Со временем, обеспокоенность своим состоянием и своим телом выходит на первый план, оттеснив мысли и воспоминания о Мифе. Да, я уже в теле, сила узоров уходит, шаман молчит. Долго, шаг за шагом, я, как под пыткой, вижу, как теряю свои способности воспринимать и радоваться. Я забываю, как это было легко – быть свободным и видеть энергию. А потом забываю вообще, как это было, а далее забываю, что забыл. Стараюсь хоть что-нибудь унести собой, но недавно живые образы мертвым гербарием складываются у меня в памяти, потускнев, теряют всю правду и суть. Волны печали и тоски накрывают меня с головой. Я уже рад тому, что острота восприятия уходит, а вместе с ней и печаль не так тяжела. Я бы и рад уже забыть то, что успел вынести с собой из опыта, да вот не получается. Мысли раненным зверем мечутся по кругу, возмущаясь несправедливостью бытия, а потом, успокаиваясь тем, что все это, возможно, просто привиделось. Я устал от этой борьбы с самим собой, лежу и жду, пока аяваска отступит.
Церемония подошла к концу. Открываю глаза. Люди мне представляются стариками, склеротиками, выжившими из ума и живущими в доме престарелых. У них и дел-то осталось, только сидеть и обсуждать: «Как спали, у кого бессонница, кто что съел, кого и как пучит?». А пределом совершенства является долгий и нудный разговор о погоде. Правда, потом я понимаю, что сам-то больше всех похож на такого старикашку. Сажусь, смотрю на ребят, на их улыбки, и постепенно мизантропия отступает. А печаль остается. Подхожу к дону Марселло. «Ну как, хорошо тебе было?», – спрашивает он. А у меня нет слов, только вздыхаю в ответ. В его взгляде сквозит печаль и доброта. И мне становится понятно, почему он так смотрел на нас, почему он так живет в этом мире. Осторожно и заботливо прикасаясь ко всему вокруг. Ведь все вокруг – это действительно сон. Ну что тут поделаешь? Омар Хайям несколькими строчками смог выразить то смирение и приятие, которое только и остается:
Все, что видишь ты, — видимость только одна
Только форма — а суть никому не видна.
Смысла этих картинок понять не пытайся —
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
Я обнял дона Марселло и поблагодарил: «Muchas gracias». Ребята прощались, и по одному тихо уходили. Трудно было уходить, ставить точку, я ушел последним. Спустившись с крыльца, я обернулся и смотрел, как он медленно подходит к двери, осторожно закрывает ее и остается один. Потом он поднял голову, и в окно посмотрел на меня. Я попрощался с ним, а он улыбнулся, помахал рукой и сказал мне: «До свидания».
Вот и подошло к концу наше путешествие. Меня наполняет чувство благодарности к моим компаньонам, с которыми мы столько испытали и пережили. И особенно к Косте, другу и проводнику в мир неизведанный и одновременно глубинно знакомый. Спасибо, ребята, за славное путешествие! Я сижу у океана в ночи, круг замкнулся. Тишина и спокойствие наполняют меня. Океанский прибой, крики чаек и пеликанов, шорох гальки внутри меня и снаружи…
Прошло несколько месяцев. Часто мне совершенно непонятно, что я тут делаю. Я смотрю вокруг на людей, дома, деревья и небо, и мне кажется все вокруг таким удивительным и незнакомым! И в тоже время, мне совершенно непонятно, куда все бегут, зачем суетятся, за что борятся? Человеческий мир вокруг подобен картонным декорациям, которыми так удобно отгородиться от безбрежного океана бытия. И чем дальше, тем плотнее они становятся, и все труднее прорвать эту завесу, чтобы вернуться к себе, настоящему:
Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
Омар Хайям
Но иногда пелена человеческого мира прогибается под напором Неизвестного и по ней бегут цветные узоры. И если ум спокоен и ясен, можно успеть ухватить этот миг и поплыть за ними. И тогда картонные декорации начинают наполняться движением и дыханием. А затем они растворяются, открывая бесконечность, которая всегда здесь, всегда рядом. И становится понятно, что не нужно дверей, чтобы выйти за пределы клетки, просто надо ВСПОМНИТЬ, что ее не существует, что это тоже сон, только привычный. И приходит Зов. На самом деле он звучит всегда, просто часто я так занят бегом по кругу собственной маленькой клетки, что его не замечаю. Но он находит меня: ветер может всколыхнуть что-то во мне, закатный солнечный луч может вызвать какую-то непонятную грусть, брошенное слово может проникнуть сквозь дремлющую оболочку застывшей личности. Зов духа, зов аяваски, – он не дает мне успокоиться и забыть, он будет находить меня в любых состояниях и воплощениях. Пока я не вспомню и не вернусь…
В тексте использованы фотографии картин перуанского художника-визионера, шамана Пабло Амаринго
Присоединяйтесь к нашим магическим путешествиям!
Команда NeteSamaRao
